Вячеслав Лихачев. "Я остался Украине должен». 2 часть интервью

Читать 1 часть интервью

– Я плавно перехожу к следующей теме.  У Вас нет ощущения, что гражданское общество устало?

– Есть, конечно.

– Такой синдром эмоционального выгорания, как это еще можно назвать. Что непосредственно после Майдана, последние полгода-год, оно было значительно активнее, чем сейчас.

– Разумеется, гражданское общество устает. Люди работают на своих работах в ухудшившейся экономической ситуации, содержат свои семьи, и при этом прикладывают какие-то усилия, вкладывают свое время, свои знания, свои деньги в работу общественных организаций – разумеется, это очень большое эмоциональное напряжение. Особенно, опять-таки, речь идет о контексте войны.

Активисты, которые переключились с Майдана сразу на восток, на АТО, находятся в состоянии эмоционального стресса. Это, конечно, ситуация, способствующая и эмоциональному выгоранию, и, в том числе, довольно серьезному травмирующему опыту. 

Конечно, гражданское общество устало. И выгорание чувствуется.

Гражданское общество, на мой взгляд, пережило некоторый подъем после Майдана. Этот подъем был адреналиновый, потому что он был сопряжен со стрессом столкновения с экстремальной ситуацией, с пограничными состояниями. В первые полгода-год после Майдана, на этом подъеме, с одной стороны – воодушевления, с другой стороны – потрясения всего последующего, гражданское общество было гиперактивно. Потом ситуация на фронте относительно стабилизировалась. По крайней мере, стало ясно, что сейчас не сможем прямым напором вернуть утраченные территории. Что надо пытаться как-то дальше существовать в этой ситуации. И пошла некоторая рутинизация процесса.

Да, по-прежнему есть необходимость повседневной работы, но это не такая стрессовая мобилизация. Это то, что растянуто во времени. Конечно, это утомляет. Но, на мой взгляд, как раз последние полгода-год общественные волонтерские организации и все гражданское общество в целом в Украине начинают немножко перестраивать свою работу. Сначала это была оперативная реакция на то, что требовало вмешательства здесь, сейчас и всех сил. Потом была усталость, потому что эти силы не бесконечны. А сейчас приходит, на мой взгляд, очень интересный период глубинной переработки накопленного опыта, попытки адаптации к этой рутинизации экстремального контекста.

В гражданском обществе идет интенсивный образовательный процесс. Количество семинаров и тренингов, которые организовываются для волонтеров, для активистов общественных организаций по повышению их профессионализации, по улучшению их психологического состояния, в том числе, по профилактике того же эмоционального выгорания – колоссально. Гражданское общество сейчас повышает качественно свой уровень. Оно учится работать в долгосрочной перспективе, учится стратегическому мышлению. Оно учится определять цели, вырабатывать механизмы, стоить структуры для их достижения, и работать в этой ситуации в повседневном режиме.

Тот опыт, который у украинского общества накоплен за эти четыре года – уникален. По большому счету, это опыт успеха. Это опыт вдохновляющий.

Гражданское общество, а не политические оппозиционные партии, было двигателем революции. Гражданское общество, особенно в первые месяцы растерянности государственных структур, правоохранительных органов и вооруженных сил, первым стало на защиту украинской территориальной целостности и государственного суверенитета, независимости и существования Украины, как такового. Жертвы, которые гражданское общество положило в этой борьбе, ко многому обязывают.  И этот опыт мобилизации, этот опыт строительства структур и напряжения всех сил – он очень конструктивен.  Для его переработки, обобщения и выработки дальнейшей стратегии тоже требуется время. Нужно время, чтобы свыкнуться и сжиться с этим экстремальным пережитым опытом. И это процессы, которые сейчас проходят.

Конечно, я чувствую и некоторое разочарование гражданского общества. Потому что нельзя выкладываться на сто пятьдесят процентов и не видеть непосредственного результата. Есть разочарование в темпах реформирования государства, разочарование во власти. Гражданское общество работает там, где государство не дорабатывает. 

Гражданское общество для того и нужно, чтобы не ждать каких-то действий от государства, а для того, чтобы заполнять ниши, которые государство не хочет или не в состоянии заполнить. Это и есть повседневная функция гражданского общества. В этом смысле, разочарование во власти, оно, на мой взгляд, не очень адекватно, что ли. Есть, конечно, некоторое разочарование от того, что вкладываемые усилия не приносят непосредственного результата, но здесь просто надо переходить от оперативного реагирования на острые вызовы, актуальные сегодня, к этапу стратегического планирования, постановке реальных целей, реальных задач, выработке реальных методов их достижения. И этот период, которое гражданское общество сейчас переживает – это очень конструктивный, это очень продуктивный период. И я уверен, что на самом деле, некоторое разочарование гражданского общества связано, может быть, с перенапряжением и с завышенными ожиданиями периода Майдана и после Майдана. Но, по большому счету, я еще раз хочу подчеркнуть, история гражданского общества Украины в последние четыре года – это потрясающая, фантастическая история успеха, которая должна вдохновлять и вдохновляет.

 

– Вопрос, прямо относящийся к Вашей работе, т.е. Вы сегодня тоже часть гражданского общества – это команда «Восток-СОС».  Это Ваше решение или пригласили? Что это, вообще, такое и какова Ваша роль в этой команде?

– Это, конечно – мое решение. Я хотел быть частью процессов, начало которых я застал, находясь не в Украине. И, в какой-то степени, не хочется впадать в пафос, но я, в общем, считаю, что, не находясь здесь в какие-то критические моменты, я остался Украине что-то должен. Я как-то это возвращаю. Как бы это ни звучало литературно – я так чувствую. Я искал какое-то свое место. И, мне кажется, я его нашел. Потому что это работа, связанная с документированием нарушений прав человека, военных преступлений в зоне конфликта. Это работа, которая ведется в разных формах с весны четырнадцатого года, и которая сейчас тоже находится на том этапе, вот, в том контексте, который я описал, отвечая на следующий вопрос , на этапе систематизации накопленной информации, на этапе качественной ее переработки, на этапе какого-то продуктивного выхода полученной информации.

Любая война, особенно, война с элементами гражданского конфликта – это война с большим количеством военных преступлений.

Опыт переживания этой травмы, опыт правосудия, восстановления справедливости – это опыт мирного процесса при любом конфликте. Это то, что проходили, лучше или хуже, страны бывшей Югославии, это то, что проходили другие страны в ситуации конфликта и пост-конфликта. Это опыт, с которым сейчас знакомится Украина, и это путь, который Украине необходимо пройти.

Я знаком с некоторыми навыками работы по мониторингу преступлений на почве ненависти, что зачастую, было немножко больше, чем просто мониторинг, а носило характер какого-то гражданского расследования. У меня есть некоторый опыт работы в других конфликтных точках, например, в Кыргызстане после второй резни в Оше в 2010 году. Я решил, что могут пригодиться мои навыки и моя «свежесть»: тема травмирующая, и здесь выгорание происходит очень быстро, особенно, если вкладывать себя целиком и полностью. В общем, я подумал, что могу быть на этой позиции полезен. И, мне кажется, что это было правильное решение для меня, и я благодарен «Восток-СОС», что они решили удовлетворить мой интерес.

«Восток-СОС» – это благотворительный фонд, который возник весной четырнадцатого года, как реакция на происходящие события. Эта организация, по большому счету, в значительной степени основанная на базисе переехавшей из Луганска правозащитной организации «Поступ». Костяк организации – это переселенцы, которые, имея навык работы в гражданском обществе, знания и опыт, сочли необходимым в той ситуации его применить. В первую очередь, в ситуации весны-лета четырнадцатого года – это была помощь вынужденным переселенцам, помощь в устройстве в регионах, куда они приезжали, и помощь АТО. Сейчас это в большей степени работа в освобожденных городах востока. Северодонецкий офис «Восток-СОС» работает не менее активно, чем киевский. Есть еще пять таких точек активности на Донбассе. «Восток-СОС» больше работает в Луганской области, потому что она в меньшей степени, как правило, в фокусе внимания международных организаций, и там хуже инфраструктура.  «Интерсити» ходит до Славянска, Краматорска и Константиновки, но не ходит в Северодонецк. Туда не доезжают доноры, представители каких-то международных структур. Поэтому «Восток-СОС» больше работает в Луганской области, чем в Донецкой.

В основном сейчас это работа, направленная на восстановление нормальной жизни на освобожденных территориях. Это сейчас уже в меньшей степени напрямую гуманитарная помощь, хотя, как благотворительный фонд, «Восток-СОС» продолжает ею заниматься. В большей степени – это образовательные программы, работа по восстановлению школ, и по какой-то психологической реабилитации, это работа с медицинскими учреждениями. Сейчас мы готовим серию новогодних мероприятий в прифронтовых школах. Это адвокационная работа здесь, в Киеве, работа с законопроектами, которые направлены, например, на обеспечение прав семей пропавших без вести. Один такой законопроект, в подготовке которого мы принимали участие, лежит в комитете уже почти год без рассмотрения, к сожалению. Украинское законодательство во многих сферах было совершенно не приспособлено к экстремальной ситуации и многие категории людей оказались незащищенными. Те же медики, которые работают в прифронтовой зоне, которые выезжали и забирали раненных буквально под обстрелами, не имеют статуса участника боевых действий. Им, в общем-то, не льготы важны и дороги – им важно, чтобы их вклад был как-то оценен. Те, кто мог уехать из прифронтовой зоны – уехали. Там остались те, кто считает, что они не могут это бросить. И символическое признание их заслуг – оно важно. Это – только один пример того, что требует не непосредственной работы «в поле», а работы со средствами массовой информации, с Верховной Радой, с офисом омбудсмена. Это те функции, которые в большей степени выполняет киевский офис «Восток-СОС» сегодня.

– Слава, Вы ездили в зону боевых действий. Я так понимаю, что непосредственно в зоне боевых действий и под обстрелами Вы не были?

– Нет.

– Но были в тех местах, где уже очень четко видны последствия войны?

- Они там видны почти везде…

– Насколько это повлияло лично на Вас? Одно дело, когда Вы смотрите на фотографии или даже на репортажи – другое дело, когда Вы стоите под разрушенным домом. Вы понимаете, что в этом доме или погибли люди, или они уехали, но все равно, они всю жизнь здесь жили, и этот дом уже не существует. Разрушенный город, обстрелянный город – это все очень сильно влияет. У Вас появилось ощущение, что жизнь как бы раскололась на «до поездки» и «после поездки»?

– Больше эмоционально влияет, когда видишь дом со снесенной крышей, с разбитыми окнами, затянутыми полиэтиленовой пленкой, и надписью на пробитых осколками металлических воротах - «Здесь живут люди». Но я не могу сказать, что я пережил сильное эмоционально потрясение – я к этому был готов. Находился в этом информационном пространстве долго. Я не взялся за что-то совершенно мне незнакомое, и, как какой-нибудь приезжающий иностранный журналист, сказал «Вау!». Я не могу сказать, что это меня сильно эмоционально потрясло. Но, конечно, я стал лучше понимать непосредственные проблемы, непосредственные потребности.  Запах воздуха, чувство атмосферы – они очень важны и в исследовательской работе, и в любой другой. Есть вещи, которые невозможно описывать заочно, какой бы полнотой информации ты не обладал.  В этом смысле мне это очень сильно помогло, очень многое дало. Я не могу сказать, что меня это сильно эмоционально потрясло, не стало каким-то водоразделом. Но я почувствовал, что я на своем месте, я делаю то, что нужно делать и то, что должно быть сделано, и это очень мотивирующее, очень ресурсное чувство.

– Спасибо большое.

Беседовала Елена Заславская,
Видео -  Альфия Шевченко,
В рамках программы "Эксклюзивное интервью сайта Ваада".

 

Buty sportowe Nike